Мы ходим во тьме, когда ценность людей сводим к нулю, когда видим других как ноль, а после нуля ставим единицу, которая представляет нашу личность. Мы становимся детьми тьмы, а не Света, когда полностью отвергаем людей, зная их бегло и поверхностно. Или разве мы не дети тьмы, если мы способны за один только грех безжалостно осудить человека, которого лишь по этому греху знаем, приравнять его к нолю и вычеркнуть из списка людей?

Кто-то убил. Его за это судили, он ходил в кандалах, он признался в преступлении перед сотнями слушателей в зале суда, потом тысячи дней и ночей отбывал наказание за свой грех за тюремной решеткой. Когда он вышел на свет Божий и вернулся в общество людей, он вел себя как честный, исправившийся человек. Однако в нашем сознании он навсегда остался человеком, равным нолю.

Другой украл, третий обманул, четвертый напился, пятый предал, шестой любой ценой рвался к деньгам, или к власти. И за все это они так виноваты в наших глазах, что мы низводим их до ноля, и где бы мы не находились, говорим о них, как о нолях. И если где-то зайдет о них речь, мы проталкиваемся вперед и кричим: «Позвольте, господа, я этого человека отлично знаю. Он вор! Когда он еще учился в школе, он украл букварь у своего соседа по парте и за это был исключен. Это не человек, а ноль!»

Начнется ли разговор о другом, которого хвалят за патриотизм, мы тут же встреваем: «Позвольте, господа, я этого человека отлично знаю. До этого он уже сменил две партии. Это не человек, а ноль!» А если зайдет речь о третьем, который был избран на высокий государственный пост, мы негодуем: «Позвольте, господа, он это место получил обманом и подкупом. Я его хорошо знаю, он и меня однажды хотел обмануть и подкупить. Это не человек, а ноль!»

И так о каждом. Так мы судим о людях, так о них говорим, так пишем. Поймаем ли мы хоть раз кого-то в грехе, никогда уже тот человек не сможет подняться в наших глазах, а мы не дадим ему подняться в глазах других людей. Может быть, он уже стократно искупил свой грех перед Богом, но пред нами он никогда и ничем его не искупит.

Наша несправедливость к другим людям бесконечна. Мы осуждаем людей за незначительные и часто от них независящие вещи. Одного человека мы не терпим за то, что он кашляет, другого за то, что заикается, третьего – за то, что у него птичий голос, четвертого – за то, что у него змееподобное лицо, пятого – за то, что у него кудрявые волосы. Или еще: одного не терпим за его родню, другого – за друзей, третьего – за должность или деньги. Или: первый раз в жизни мы встречаем в трамвае человека, впервые с тех пор, как земля вращается вокруг солнца и солнце смотрит на землю, мы впервые видим друг друга, но мы его смертельно ненавидим только за то, что он сел слишком близко. Мы его смертельно ненавидим и наделяем про себя самыми грубыми прозвищами.

Мы подобны вулкану, полному серы, огня и пепла, кто бы к нам ни приблизился, мы его обжигаем и забрасываем грязью. Мы не прощаем тому, кто убил однажды, а сами убиваем постоянно. Мы не даем человеку подняться, но окончательно сталкиваем его в пропасть, в которой он оказался за единственный грех. Разве это не убийство?

Но мы еще и крадем. Мы подчеркиваем и разглашаем только зло, которое есть в человеке, и сознательно скрываем от остальных то, что в нем есть доброго. И осуждая за воровство, мы сами крадем у других, скрывая их добродетели за серным дымом и пеплом. Разве это не кража? Украсть сто динар – значит нанести ущерб только в сотню динар, но скрыть его порядочность и представить его бесчестным человеком – значит нанести ущерб гораздо больший, чем сотня динар.

Мы обманываем. Мы злорадны и в своем злорадстве обманываем, преувеличивая чужие ошибки. Наш обман происходит от нашей жажды видеть чужие недостатки и грехи, и даже когда их нет, мы создаем их в своем воображении и приклеиваем той личности, которую не терпим и хотим скомпрометировать. Встретит нас на улице, например, наш друг и спросит – что нового? А мы тут же отвечаем: «Много, много чего нового. Слышал ли ты, что-такой-то высокопоставленный господин фальсифицировал ценные бумаги? Об этом везде шепчутся, а я-то давно знал, что он нечист на руку». Наш друг удивляется, а мы продолжаем: «А слышал ли ты, как оскандалилась госпожа Н.? Она сильно скомпрометирована, хотя глупцы продолжают восхвалять ее порядочность. А какие слухи ходят о профессоре Х.? А о священнике У.? А об адвокате З.? Да, дорогой мой друг, не осталось на свете добродетели! О ней могут мечтать лишь восторженные романтики. Ну, извини, я спешу!» И с этими словами мы угодливо протягиваем ему руку и спешим дальше со своей грязной фантазией и злым языком, от одного знакомого к другому, из одной редакции в другую, из одного села в другое.

Мы еще и сеятели плевел на ниве Божьей. Дни нашей жизни проносятся, как ветер, а мы сеем по ветру жизни плевелы, которые разносятся и множатся повсюду. Самое роковое для нас в том, что мы не сознаем своей бесчестной не царской роли. Мы не можем возвыситься над ошибками человека и ценить в нем человека, для нас человек тождествен его ошибке. Мы не замечаем, что человек как явление больше своей ошибки, что помимо ошибки в нем есть еще многое, мы не сознаем, что таким поведением мы незаметно отделяемся и отдаляемся от нашего Царственного Небесного Отца, и опускаемся до уровня свинопасов, которые питаются той же пищей, что их стадо.

Приходилось ли вам когда-нибудь бывать на службе Божьей в Топчидерской (р-н Белграда) церкви вместе с осужденными из каземата? Задумывались ли вы над судьбами этих людей? Жаль, если не задумывались. Редко где еще человек ощущает такое сплетение чувств, как на молитве вместе с людьми, которых общество изгнало из своей среды: с убийцами, ворами, мошенниками. Нужно видеть этих людей в белых робах, как они своими мозолистыми дрожащими руками ставят свечи – Бог знает, за чье здоровье или за упокой чьей души, и пристально глядя на пламя свечи, шепчут бледными губами молитвы, Бог знает, за чье здоровье или за упокой чьей души. Нужно видеть, как они с рабской покорностью кланяются каждому человеку, проходящему мимо них. Они сами считают себя самыми недостойными среди других пред ликом Божьим и оттого каждому кланяются.

Они знают, что люди о них думают, о, как хорошо знают, так как же им не кланяться? Они знают, что тщетно говорить людям, что в их жизни есть что-то, кроме преступления, что преступление не занимает всю их жизнь и всю их душу, что и на их веку было много дней, когда и им была мила справедливость, когда и они жертвовали собой и страдали ради других, и искали Бога, и верили в приход Царства Божьего. Тщетно убеждать людей, что не весь свой век они проливали кровь и грабили, жгли, плутовали и покрывали преступников. Они знают, что люди им не поверят, ибо смотрят на их жизнь исключительно через призму одного обстоятельства, а на всю их душу только через призму одного деяния, которое привело их за решетку. Поэтому они опасливы с людьми и недоверчивы с ними. Поэтому они открывают свою душу только Богу, только Тому, Кто знает все дни их жизни, а не только один преступный миг, знает все движения их сердца, а не только преступные. Поэтому молитва этих несчастных людей жарче и крепче молитвы свободных людей.

Эх, братья, сколько осужденных вне тюремных стен! Сколько среди нас тех, кто каким-то случаем потерял доверие людей и кто может только к одному Богу обратиться! Сколько тех, кто невольно обидел друга и навсегда потерял его! Сколько торговцев, которые потратили свой кредит и теперь не знают покоя ни днем, ни ночью! Сколько чиновников, карьера которых оборвалась в силу разных причин, и они подверглись презрению! Сколько рабочих, потерявших работу за небольшую небрежность и остались голодать вместе с близкими в нищете! Сколько их, опозоренных, запятнанных, скомпрометированных, ох как скомпрометированных!

Все эти люди, как и мы, сыновья Царские, но мы не признаем их таковыми. Их признает Царь, их Отец и наш Отец, но, братья, мы не признаем их. Брат всегда меньше любит брата, чем отец сына. В каждом брате есть искра каиновой нетерпимости к брату, а в каждом же отце, даже в самом негодном, искра божественной любви к детям своим. Мы знаем скомпрометированных людей только по греху, который подорвал их репутацию, но Бог, который ведает глубину всякой души, видит в этих людях то, что оправдывает их как Его сыновей. Поэтому в глазах Божьих они никогда не будут приравнены к нолю, даже если мы испишем их нолями с головы до пят.

Мы с головы до ног исписываем опозоренных людей нолями, но если эти люди – ноли, совершат самоубийство, мы возмущаемся, говоря: самоубийство – тяжкий грех. Разве это логично с нашей стороны? И разве самоубийство таких людей непонятно?

Человек легкомысленно проиграл кредит. Он знает, что совершил большой грех, но несмотря на это, он еще способен на очень хорошие и достойные дела. Но какой в этом смысл, если мы до смерти будем считать его банкротом? И зная об этом, он предпочитает жизни смерть. О, не думайте, что он один виноват в самоубийстве, и не пожимайте безучастно плечами, будто не принимали никакого участия в его смерти.

Юная девушка мечтала о счастливой жизни и верила людям. Что в мире может быть естественней, чем мечты девушки о счастье и доверие людям? Но однажды мы закидаем ее камнями. За что? «Да за то, что согрешила, – кричим мы, – потому что согрешила! Скорее, забейте ее камнями!» Христос не сказал бы так, Он сказал бы: «Кто без греха, тот пусть первый бросит в нее камень!» Но мы не говорим так. И кто тогда виноват в самоубийстве этой несчастной, если не наша фарисейская ревность? Она, бедная, хотела сказать, кричать, защититься, просить о пощаде, убеждать нас, что в ее душе еще много места для добродетели, много веры в идеал, что она горько раскаивается в своем грехе. Она хотела, да мы ей не дали. Мы сделали из ее греха сенсацию дня, употребив всю техническую безжалостность нашего времени, чтобы растиражировать эту сенсацию в самом крупном формате в самых ярких красках. Разве в этом случае, господа, позволительно говорить о самоубийстве молодого неопытного существа, когда уместнее говорить об убийстве, которое мы совершили?

Так, радуясь чьей-то компрометации, мы компрометируем себя, мы компрометируем имя христианина и наше Царское достоинство. Вся наша добродетель свелась к осуждению чужого греха. Такая отрицательная добродетель не дает никакого права на звание христианина и Царского сына. Безжалостно осуждая других, мы наивно думаем, что возвышаем себя. Мы наивно думаем, что покажем себя честными и благородными людьми только потому, что не станем есть и пить с грешниками, если будем сторониться так называемых скомпрометированных людей, если покажем к ним как можно больше презрения и будем поносить их.

Христос не боялся скомпрометированных людей, а мы боимся, Он не боялся, что порок грешников опорочит Его добродетель, а мы боимся. Его добродетель была выстроена на нерушимой скале, а наша – на песке, поэтому Он не боялся, а мы боимся. Христос на рыночных площадях и на перекрестках дорог встречался с опороченными людьми, отвергнутыми грешниками и презренными грешницами, на великий соблазн фарисеям. Фарисеи боялись встречи с грешниками, а Христос шел им навстречу. Фарисеи не хотели переступить порог дома мытаря, а Христос ел и пил с мытарями. Фарисеи были готовы любого грешника побить камнями, а Христос был готов остановить каждый брошенный камень, отвратить его от головы грешника. Фарисеи попирали ногами всякого, кто пал в грязь, и еще больше очернить его, а Христос протягивал ему руку, поднимал из грязи, ставил на ноги, говоря: «Встань и иди!» Фарисеи считали ниже своего достоинства ходить к простым людям, интересоваться их судьбой, а Христос считал это своим сокровищем. Вот в чем разница между Христом и фарисеем.

Определим разницу между Христом и нами. Христос знал, что в душе любого человека есть нечто возвышенное и благородное, нечто царское и божественное, что может разгореться как пламя, когда с него сдуют золу. Христос сдувал золу с душ человеческих, а мы ее собираем. Вот в чем разница между нами и Христом. Христос искал каждом человеке доброе, а мы ищем злое. Христос искал в людях добро, желая их оправдать, а мы ищем злое, чтобы осудить. Христу было больно говорить о чужих грехах, а нам это приятно. Христос обращал грешников в праведников, а мы ввергаем грешников в больший грех. Христос спасал людей, а мы их губим. В этом разница.

Но ведь и мы можем быть подобны Христу. Прежде всего, необходимо быть последовательными, и если мы называем себя сыновьями Царскими, то постараемся оправдать это звание. Наберемся мужества и возвысимся над личными антипатиями и предрассудками, станем думать о человеке как о человеке. Пусть грешник отойдет на второй план, будем презирать грех, а не грешников, ведь мы во всем их братья.

Затем наберемся терпения, чтобы за грехами и пороками так называемых скомпрометированных людей искать Царское достоинство. Верьте, мы найдем его! Даже самый большой грешник скрывает его где-то в уголке души, может быть, не зная о нем. Самый скомпрометированный из людей, которого мы считаем нолем, готов сейчас протянуть руку утопающему и спасти его, готов разделить с голодным свой кусок хлеба или охладить уста умирающему от жажды. Представьте такого опороченного человека в обстоятельствах, где может проявиться его Царская душа. Представьте его на кладбище, где молчат мертвые, думаете ли вы, что он бы там смеялся? Представьте его в больнице, где стонут больные, неужели думаете, он бы там танцевал? Представьте его на пожаре в школе, где гибнут дети, неужели думаете, что он уйдет, равнодушно отмахнувшись? Представьте его вблизи спящего в траве человека, к которому подползает змея, неужели думаете, он бы остался молча и неподвижно стоять? О, нет! Худший из людей окажется человеком в такой момент, и самый закоренелый разбойник докажет, что он Царский сын.

Давайте сделаем, наконец, кое-что еще, наберёмся дерзости и будем непоследовательны, непоследовательны в ненависти и в презрении к людям. Все мы неутомимо отстаиваем добродетель последовательности, но ведь и непоследовательность тоже добродетель. Благо тем, кто непоследователен в ненависти и презрении к людям. Это истинные сыновья Царские, которые составляют славу Отца своего.

Шел человек из Иерусалима в Иерихон, в дороге на него напали разбойники, избили и ограбили. Два человека, в любовь которых он верил, прошли мимо, не оглянувшись на него. Самарянин же, которого тот человек подозревал в ненависти, сжалился над ним и помог ему. Двое первых были непоследовательны в любви, и Христос осудил их непоследовательность, а милосердный Самарянин был непоследователен в ненависти, и Господь похвалил его непоследовательность и поставил в пример. Давайте же и мы будем непоследовательны в ненависти, как Самарянин, прошу вас, будем непоследовательны! Давайте будем непоследовательны в презрении к опороченным людям, ибо, если не станем непоследовательны в этом, мы сами себя опорочим!

Не будем зарекаться, что с каким-то человеком никогда не будем разговаривать. Может быть, завтра нам придется нарушить свою клятву. Ни о ком да не решимся сказать: этот человек умер для меня! Ибо, человек не умирает совсем даже в смерти, а тем более при жизни! Ни о ком да не осмелимся сказать: если бы его не было, мир был бы лучше. Может быть, тот человек то же самое скажет о нас. Наш общий Царственный Отец, Который на небесах, никогда не скажет такого ни о нем, ни о нас. Он видит во всех нас Своих, Царских сыновей, Он их видит не только среди земных царей, не только среди тех, кто по-царски одет и по-царски живет, или кто по крови. по богатству и по званию чувствует себя сродни царям, но и среди тех нищих, которые ждут у дверей этого храма, и не только среди тех, кто, как и мы, веруют в Него и молятся Ему, но и среди тех, кто в Него не верит и ищет своих прародителей среди обезьян.

Потому горЕ имеем сердца и мысли, как и подобает Царским сыновьям. Посмотрим на нашего Царственного Отца – Царя Света, и наши мысли осветятся. Посмотрим на нашего Царственного Отца – Царя Милости, и наши сердца воспрянут и согреются.

К Тебе, Боже, Ты знаешь наших предков Царских и наших предков нищих и любишь их, как детей Своих, к Тебе мы стремимся вознестись мыслями своими и любовью своей. Мы хотим быть достойными Тебя, Который суть вечная Мудрость и вечная Любовь. Ты вызвал нас из небытия в бытие, Ты сделал нас сыновьями Царскими Своими. Самая большая беда для нас, если помрачится наше сознание о Царском происхождении, если мы падем и удалимся от Тебя, в добровольное изгнание, во тьму. Наше высшее блаженство в нашем возвращении к Тебе и возвращении сыновства нашего, ибо только рядом с Тобой мы чувствуем себя как цари. Без Тебя мы словно листья, что оторвались от дерева и стали игрушкой ветров и бурь, пока не упали в грязь. Без Тебя мы как луч, что прервал связь с солнцем и остался в пространстве один со своим светом. Что такое луч света без солнца, если не раб тьмы и холода? Так и мы без Тебя, великий Свет наш, как лучи света без солнца, рабы тьмы и холода. Потому, Господи, поддержи и укрепи нас в желании непрестанно возноситься к Тебе мыслями и любовью своею, постоянно быть с Тобой, как истинные сыновья Царские. Аминь.