Проповедничество, то есть публичное изложение существенных истин веры и правил христианской жизни, — является одной из основных обязанностей каждого пастыря Церкви Христовой. Для успешной проповеди немаловажным является соприкосновение с опытом тех пастырей Церкви, которые при жизни своим словом оставляли след в сердцах людей. Один из таких проповедников — митрополит Сурожский Антоний (1914-2003).

Владыка Антоний определяет проповедь как провозглашение Божией правды и истины людям из глубины собственного опыта и на основании того, что узнал проповедник из Евангелия [1, с. 117]. «Говорить во имя Святой Троицы, говорить во Христе означает говорить изнутри Истины, Которая есть Христос (Ин. 14:6), — не теоретической истины, не “с точки зрения”, пусть и вероучительной, а изнутри такого взаимоотношения с Господом, со Христом, Который есть Истина, чтобы слова доносили до тех, кто их воспринимает, не только семантическое значение, но жизнь» [2, с. 611].

Место и объект проповеди могут быть различными: это может быть амвон, может и темная комната, в которой собираются хиппи, и площадь Кембриджского университета, и городской док, «иногда это бывает среди своих православных людей, иногда среди верующих других исповеданий, иногда еще в присутствии людей неверующих» [1, с. 117]. Таким образом, в понимании митрополита Антония отсутствует строгое разграничение между проповедью миссионерской и проповедью внутрицерковной. Причем это была не просто особенность теоретических воззрений владыки Антония, но и характерная черта его проповеднической деятельности.

Цель проповеди — «чтобы люди поверили в себя и в свое великое призвание… стать причастниками Божественной природы, стать живыми членами живого Христова Тела, храмами Святого Духа.» [1, с. 249]. И чтобы проповедь каким-то образом отозвалась не только в мыслях, в эмоциях и чувствах человека, но и в жизни.

Задача проповедника — «постепенно углубляться в понимание евангельского слова, евангельского свидетельства, евангельской проповеди, и это живое слово Самого Бога проповедовать, то есть, во-первых, ознакомлять людей с этим словом, а во-вторых, доводить до сознания людей его жизненность, его глубину, его творческую силу» [2, с. 516].

Для того чтобы проповедь достигла своей цели, чтобы она повлекла за собой перемену жизни, главным ее объектом должно быть сердце самого проповедника: «проповедь не надо говорить никому, кроме как самому себе» [1, с. 24], — советует владыка Антоний. Если слово, которое проповедник говорит в проповеди, ударяет его самого в душу, если глубоко вонзается, как стрела, в его собственное сердце, тогда оно «ударит и в чужую душу и вонзится в чужое сердце. Но если проповедник будет говорить “вот этим людям” то, что, ему думается, им полезно знать, то большей частью это будет бесполезно, потому что ума это, может быть, коснется (если проповедник окажется способным умно об этом сказать), но ничью жизнь это не перевернет» [1, с. 24]. Поэтому основной акцент владыка Антоний делает на подготовке к проповеди не только за письменным столом, окружив себя толкованиями святых отцов, но на подготовке «всей жизнью». Потому что «когда отцы говорили, слова их шли из сердца, они кричали из глубины своего опыта. Если мы будем просто повторять то, что они говорили, может никуда не достичь их крик» [1, с. 24].

Примером истинного проповедника митрополит Антоний считает святого Иоанна, Предтечу и Крестителя Господня: «Не от Священного Писания, не от мудрости говорил Иоанн Креститель; он говорил из глубин зажегшегося сердца, из глубин покаявшейся совести, из глубин человека, который так возлюбил Бога, так возлюбил других людей, что всю жизнь погубил, по-человечески говоря, чтобы быть готовым сказать одно живое слово за Бога. И потому Священное Писание его называет гласом вопиющего в пустыне (Мк. 1:3). Это был голос Божий, который звучал через человека» [1, с. 25].

Но все-таки владыка не исключает подготовки «за письменным столом». Перед проповедью на тему евангельского зачала, которую он считал неотъемлемой частью Литургии [2, с. 538], он советует проповеднику, во-первых, заблаговременно «читать и перечитывать данный отрывок, продумывать его» [1, с. 118], постараться «понять точно, что говорит данный отрывок» [1, с. 118]. Он говорит: «Стань перед судом евангельского отрывка, поставь себе вопрос о том, как ты сам стоишь перед ним и как этот отрывок, Божие слово живое, личное, тебя судит, что оно тебе говорит, что ты можешь ответить Живому Богу, Который требует ответа, и действия и покаяния, и новой жизни…» [1, с. 24]. Причем владыка Антоний особенно подчеркивает, что при чтении Евангелия для подготовки к проповеди, то есть вне богослужения и вне собственного молитвенного правила, его все равно надо всегда читать с полным благоговением, помнить, что «Сам Бог с тобой говорит, и ты должен постараться понять, что Он хочет довести до твоего сознания и до твоего сердца» [1, с. 118].

Во-вторых, вчитавшись в евангельский отрывок, митрополит Антоний рекомендует посмотреть, состоит ли данное чтение из каких-либо отдельных элементов, и продумать каждый из них. В рамках одной проповеди практически невозможно сказать обо всех мыслях, содержащихся даже в самом маленьком евангельском зачале. Бывают «отрывки Евангелия, которые настолько многогранны, что им можно

посвятить целую лекцию, но невозможно их преподнести в виде проповеди: она будет настолько сложная и длинная, что не останется не только в памяти, но и в душе человека» [1, с. 120-121]. Поэтому надо выделить то, что имеет прямое отношение к самому проповеднику и к слушающим его людям. Однако особенно важным моментом подготовки к проповеди для владыки является чтение Евангелия во время Литургии. Он говорит проповеднику: «Ты можешь подготовить проповедь с разных точек зрения. Когда ты будешь читать этот отрывок Евангелия людям в контексте Литургии, тебя тот или другой момент непременно поразит с особенной силой, вызовет какое-то живое чувство, будто стрела пробьет твое сердце. Вот это и надо говорить людям» [1, с. 119]. И вот этот момент эту одну черту можно «довести до сознания людей с предельной силой» [1, с. 121]. Когда владыка Антоний говорит о предельной силе — это значит «делать все возможное, чтобы говорить искренне, просто, со всей убежденностью, которая рождается из того, как ты сам отзываешься на этот отрывок» [1, с. 121].

Однако, увы, нельзя исключать и того, что чтение Евангелия не вызовет у проповедника никаких живых чувств. В жизни митрополита Антония случалось и такое, когда он «был в миноре, усталый» [1, с. 87] и после прочтения Евангелия текст не доходил до его сердца. Он с ужасом переживал тот факт, что Господь к нему обратился со Своим словом, а у него «ничего не дрогнуло в душе» [1, с. 87]. И когда пришло время проповедовать, он вышел и раскрыл перед людьми свое внутреннее состояние, сравнив свое сердце с каменистой почвой. «И это тоже была проповедь, причем проповедь, которая соответствует опыту многих, потому что… часто бывает: читаешь отрывок, и он до тебя не доходит. Ты понимаешь каждое слово, ты мог бы даже объяснить его, но душа не загорелась, сердце тяжелое, каменное, бесчувственное» [1, с. 87-88]. И такая проповедь, потому что она была горькой, но правдой, тоже приносила свои плоды. Прихожане благодарили владыку за то, что он честно отображал реальное состояние своей души в проповеди, «потому что, — говорили они, — и с нами такое бывает, но мы не посмели бы в этом признаться» [1, с. 88].

Хотя владыка Антоний и считает, что «проповедь всегда должна быть трезвая и серьезная» [1, с. 122], однако иногда, если прорвутся у проповедника через его проповедь душевные переживания, плач, то, по мнению архипастыря, этот крик души «нельзя заглушить ради того, что какието “правила” проповеди существуют» [1, с. 122]. Объясняя это, владыка приводит пример проповеди, свидетелем которой он был: в Великую Пятницу, когда была вынесена Плащаница, отец Георгий Шумкин[1] «стал перед ней на колени, долго стоял, и мы стояли за ним. Потом он встал, повернулся к нам, и все его лицо было покрыто слезами. Он на нас посмотрел, сказал: “Сегодня Христос умер за нас”, — и заплакал» [1, с. 122]. При этом владыка Антоний акцентирует, что «отец Георгий никогда, в общем, не плакал на проповеди, но в этот раз его сердце растаяло, и он нам сказал то, что у него было на душе. Он не был бы честным человеком, если бы заглушил это чувство и нам сказал “Слово о Кресте”, слово о Распятии» [1, с. 122]. Но все же он советует проповеднику поступать с рассуждением: «Найти какую-то меру, равновесие между искренностью, правдивостью и сдержанностью» [1, с. 122].

Насчет продолжительности проповеди митрополит Антоний рекомендует проповеднику уложиться в пять-восемь минут, иногда чуть больше — до десяти минут. Если проповедь будет более продолжительной, то люди будут ее чувствовать «только в ногах, а не в сердце и не в уме» [1, с. 121]. Несколько пространнее проповедь может быть лишь в исключительных случаях: когда надо за один раз сказать все, что есть на душе. Поводом для такой, более продолжительной проповеди может стать, например, непродолжительное посещение какого-нибудь прихода, где проповедник раньше не был, или направленность проповеди к одному конкретному человеку по особому случаю из его жизни.

Невзирая на то, что богослужебный круг праздников и чтений Евангелия повторяется каждый год, владыка Антоний считает, что «священник не должен бояться повторяться. Разумеется, лучше ему не писать и не читать вслух каждый раз одну и ту же проповедь, но если он новыми словами повторит те же вещи, они все равно кому-нибудь впрок пойдут. А тем, которые слушали и не услышали, это станет напоминанием: может пора бы и услышать?» [1, с. 120]. Но чтобы избежать повторов, владыка предлагает в первый раз «взять одну черту, соединить с другой; на другой год соединить то же самое с третьей чертой, в зависимости от того, что отзовется в душе» [1, с. 120]. Благодаря этому (из опыта владыки) можно сорок пять лет проповедовать на одну тему два раза в год и большей частью говорить вещи неодинаковые [1, с. 120].

Каждый раз, когда владыка Антоний проводил беседы, говорил проповедь, встречался с человеком, ожидавшим от него доброго, животворящего слова, он всегда вспоминал слова Евангелия: «От слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься» (Мф. 12:37) [3, с. 211], и слова Библии: «Проклят, кто дело Господне делает небрежно» (Иер. 48:10). Предупреждая проповедника, чтобы его жизнь согласовывалась с его проповедью, он говорит: «Как страшно пастырям перед таким словом стоять и испытывать свою совесть! Как страшно думать, что словом он, может, крепок и истинен, но его жизнь свидетельствует о том, что он изменник Христу и обманщик людей… На Страшном Суде каждый из нас, пастырей, станет пред Господом, Пастыреначальником, Который жизнью Своей проповедовал, а не одним словом, и тогда услышит: “Сколько ты правды сказал, какие ты глубины познал из Евангелия, из учения святых отцов, — а жил ли ты сам согласно тому слову, которое поразило тебя в сердце и которое ты проповедовал людям?..” Страшно думать о том, что каждый раз, когда священник провозглашает Божие слово, благовестие Божие о спасении, он становится перед судом Божиим, и либо оправдается перед Христом, либо осудится за то, как сам жил» [1, с. 65]. К такому настрою, к такому самоиспытанию перед судом совести призывает владыка и каждого проповедника, так как и народ чувствует, стремится ли к той правде священник, о которой он говорит с амвона. Однако владыка не призывает пастырей отказаться от проповедничества до полного достижения совершенства во Христе, потому что «если вы, — обращается он к проповедникам, — будете ждать, пока сами станете воплощением Евангелия до конца, чтобы отверзть ваши уста и кого-то поучить, вы никогда никого не научите, вы умрете до того. Но, с другой стороны, мы можем говорить правду Божию с сознанием покаяния перед судом Божиим. Поэтому то, что мы — вы или я — не представляем собой того идеала, о котором говорим, не значит, что мы не можем его провозглашать» [1, с. 59].

Владыка Антоний желал, чтобы ум каждого пастыря всегда обращался к примеру апостольской проповеди: «Апостолы вышли в мир, потому что их сердце было так полно веры Божией в человека, так полно любви Божией к человеку, так полно надежды и убежденности, что их проповедь даст людям жизнь и радость и будет воспринята. Они вышли в мир поделиться тем, что переполняло их самих» [2, с. 492-493], «они шли с горячим сердцем, с пламенем в душе. И люди, которые их встречали, наверное, говорили: “Что это за человек! Он не как мы, он какой-то живой, в нем огонь горит”» [2, с. 757]. Эти слова владыки Антония в полной мере можно отнести и к нему самому. Его живые проповеди не могут не оставить следа в сердцах тех, кто их слышал из уст самого владыки или прочитал в книгах.

Использованная литература:

1. Антоний (Блум), митр. Сурожский. Пастырство. — Таганрог: Издатель Е. А. Сухова, 2005.
2. Антоний (Блум), митр. Сурожский. Труды. Книга вторая. — М.: «Практика», 2007.
3. Антоний (Блум), митр. Сурожский. Пути христианской жизни. Беседы. — Киев: Дух i Літера, 2004.

Иеродиакон Панкратий (Чуриков)

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции сайта. Публикуется без изменений, как указано в оригинале