Беседа публикуется в сокращении. Читать полностью

В Церкви есть такое слово – «преемство». И это не только передача благодати Святого Духа в хиротонии. Это передача опыта людей, которые живут Церковью, в Церкви и для Церкви, кто постиг её сущность, глубину и красоту. Об этих «звёздочках, за которые мы цепляемся и как-то пытаемся по ним построить свою жизнь», рассказывает уставщик и регент левого клироса братского хора Киево-Печерской Лавры архимандрит Поликарп (Линенко).

Схиархимандрит Дионисий (Лукич): Искорка фаворского света

Как звезда, он загорелся в небе над моей головой и притянул к себе все мои чувства, все мои помышления. Удивительный человек!

Когда лавра открылась, мне рассказал наш архимандрит Антоний, что есть такой старый лаврский монах, отец Спиридон (в схиме Дионисий), – он помнит лаврский устав и лаврское пение. По состоянию здоровья он уже не мог постоянно проживать в монастыре. И я стал ездить к нему в Житомир, а потом и батюшка к нам приезжал. Он многому всех нас научил, за что мы ему сердечно благодарны.

Родился он ещё до революции в Киеве. Родители его были люди интеллигентные. С детства воспитывался при Ионинском монастыре. Обучился иконописному искусству. Достигнув совершеннолетия, «по зову сердца», как он говорил, пришёл в Киево-Печерскую Лавру. В этой святой обители он подвизался, воспринял традиции, устав, пение и, главное, дух тех старцев, которые в лавре в то время жили.

И когда в 1933-м году закрыли Китаевскую пустынь – последний лаврский форпост, в 1934-м году батюшку выгнали из Киева, а в 1937-м забрали на 10 лет в ссылку в Вятлаг, он прошёл все испытания с честью и остался православным человеком и настоящим монахом.

Он остался человеком Церкви. А люди Церкви – это те, кто жил в Церкви, Церковью и для Церкви. Это люди, которые исполняли заповеди Божии, и основная из них – любовь к Богу и к ближним. Именно таким был отец Спиридон.

Много он не рассказывал о себе, молчал и о ссылке. 10 лет он прожил в страшных условиях – в Вятлаге было хуже, чем даже на Соловках, голодно! И Господь сохранил батюшку: ни разу за годы ссылки он, монах, не вкусил мяса (хотя в таких условиях можно было на это не обращать внимания!).

Казалось бы, мелочь, и особенно в наше время, когда и монашеские правила пытаются «демократизировать», но для меня лично этим поступком отец Спиридон показал образец такой любви к Богу, какая была у пламенного Серафима.

В 1991-м году мы сподобились праздновать Кириопасху (праздник, когда Благовещение Пресвятой Богородицы совпадает с Пасхой Христовой – А.Н.). Отец Спиридон приехал в Лавру. На пасхальной службе он сидел в алтаре, а мы на клиросе сделали ошибку: спели «Воскресение Христово видевше» после Евангелия – и после шестой песни канона начали петь снова. Батюшка уже, помню, был немощный такой старец, ему исполнилось 83 года, и вот он алтарную дверь трясущимися руками открывает, я бегу к нему, а он мне – бум пальцем в лоб: «Что же вы нарушили порядок? Если спели после Евангелия, то по шестой песне не нужно!» Потом мы пришли к нему в келлию. Батюшка вёл себя всегда сдержанно, а тут… Как же он просил прощения! Как меня обнимал и в лоб целовал: «Да что ж я поступил так грубо?!» Извинялся за то, что мог меня своим замечанием обидеть.

Во-первых, меня поразила та ревность, с которой батюшка относился к церковной службе. Казалось бы, ему ни до кого и ни до чего не должно быть дела в его возрасте и при его болезнях… А с другой стороны, он обидел какого-то новоначального монаха – и со слезами на глазах просил прощения!

Вот это ценно: увидеть не примеры чудотворений, хождений по воде и исцелений, а примеры проявления человеческой немощи и умения правильно и вовремя исправить свою, даже малейшую, ошибку.

Батюшка поддался раздражению на почве нарушения церковного Устава и, как ему показалось, обидел новоначального монаха, но тут же со слезами на глазах попросил прощения!

Один раз батюшка стоял в алтаре, возле жертвенника, вынимал частицы и совершал поминовение. Мимо него проходил тогдашний наместник Лавры, покойный архимандрит Елевферий (Диденко), он остановился за спиной у батюшки и что-то кому-то говорил, а батюшка не сразу услышал его голос. Как потом в своей келлии он сокрушался о том, что позволил себе стоять спиной к отцу-наместнику (который, к слову сказать, был в два раза младше его)! Для меня это было и тогда непонятно, и до сих пор я к такому себя не приучил. Но то, что я видел искорки, из-под покрова вырывающиеся отблески Фаворского света подлинной монашеской жизни, послужило для меня большим уроком.

Валерия: Целовала камушек у лаврских ворот, прежде чем войти

Конечно, среди мирян тоже есть люди благочестивые. Покойный отец Спиридон (Лукич) дружил с отцом Феодором Остряковым, который служил в Никольском военном соборе. Этот собор стоял недалеко от Лавры, на нынешней площади Славы. Его в советское время разрушили, а на его месте построили Дворец пионеров. Батюшка там служил, в 1930-е годы пострадал, а его дочка Валерия до конца дней жила уединённо, монашество не принимала, умерла совсем недавно. И интересно: Лавра только открылась, она приходила к нам на Дальние пещеры (а там тогда ограду поставили), подходила к воротам, становилась на коленки и целовала камушек на дороге, а потом шла на службу.

Вот такое благоговейное отношение человека к святыне! А мы часто привыкаем и не воспринимаем, где мы и с чем общаемся!

– Нас, сегодняшних христиан, малейшие конфликты на работе, в семье, в храме выматывают до неверия и уводят от Церкви. Люди, о которых вы рассказываете, прошли лагеря, гонения, их жизнь была наполнена гораздо большими испытаниями, чем наша. Как они остались людьми Церкви?

– Я боюсь отвечать на этот вопрос, я ещё слишком молод. У каждого жизнь складывалась по-своему. Но все они жили по заповедям Божиим. Отец Спиридон, о котором я уже говорил, провёл самые цветущие годы своей жизни в ссылке, в гонениях, в страданиях, и ни разу там не вкусил мяса. В конце жизни он жил ангельским житием, и каждый день вычитывал богослужебный круг и всю Псалтирь. Это штришки, но они свидетельствуют о внутреннем настрое человека.

«Странники мы перед Тобою и пришельцы»

Кончина отца Спиридона (Лукича), о котором я вам рассказывал, тоже была удивительная! Он умер 2 сентября по новому стилю, а это попразднство Успения Божией Матери, в понедельник, у себя в Житомире. Мы выехали, облачили его, ночь читали Псалтирь. Во вторник привезли тело в Лавру, поставили гроб в Крестовоздвиженском храме. Служилась вечерняя служба: и стихиры успенские, и канон успенский, и «Апостоли от конец», и «В молитвах неусыпающую Богородицу», – все эти песнопения, все эти чтения звучали над его гробом. В среду, на третий день, были похороны. А у нас по средам круглый год служится акафист Успению Божией Матери. И получается, что отслужили в 7 часов утра полунощницу, прочитали часы. Батюшка «стоял» посреди храма. Вышли священники и у гроба дополнительно к службе читали акафист Успению. После акафиста была литургия, после литургии – монашеское отпевание. Толпа народа! Жара (это же лето ещё)! Но и следа запаха тления не ощущалось, причём люди после отпевания подходили и прощались, прощались, прощались; отпевание закончилось где-то в полтретьего дня.

Я потом поправлял крест в руке отца Спиридона, так вот – там, на ручках, где кололи капельницы, чуть выше кисти, остались пятнышки от кровоподтеков, а сами ручки были такие светленькие-светленькие, аж светились, и пальчики мягонькие. На третий день после кончины! Так батюшку и похоронили.

Девятый день пришёлся на Собор преподобных Печерских Дальних пещер, а сороковой день – на Собор преподобных Печерских Ближних пещер. В эти дни у нас в Лавре служится соборная панихида по всем почившим братии. Красиво?!

 – Чем старше становишься, тем чаще задумываешься о словах, которые звучат на каждой литургии: «Христианския кончины живота нашего, безболезнены, непостыдны, мирны, и доброго ответа на Страшнем Судище Христове, просим». Я не могу понять смерть. Она непостижима для меня. Хотя я человек верующий, но понять этой тайны не могу.

– Я тоже не могу. Господь посылает и испытания, и болезни, но вопрос в том, как к ним относиться…

Настолько живёшь этим трехмерным пространством! И хотя на уровне ума о смерти задумываешься, осознаешь, понимаешь, на службе просишь Бога уже не формально, уже нелицемерно «христианской кончины живота», но кажется, что до уровня сердца это не доходит. Я сужу по чему: иногда пальчик прищемил, и больно, и хочется его полечить, а если Господь пошлет серьёзное заболевание, то, наверное, полмира на ноги поднимешь, чтобы только вылечиться и жить дальше.

 – Особенно если это не ты, а твой близкий: всё сделаешь, чтобы ему помочь!

– Особенно так! Но служение близким – более правильное расположение души. Если мы хотим помочь близким, продлить их жизнь – это благородно. А вот если сам заболел, уже для себя стараешься здоровый образ жизни вести, всё делаешь, чтобы оттянуть момент кончины…

У меня такой вот образ в уме: когда я собираюсь в дорогу, то готовлюсь к этому – тому дать указания, того подменить, с тем договориться, вещи собрать… Выхожу и всё пытаюсь вспомнить, что же ещё я не сделал… Потом думаю: Боже милостивый! А если смерть придёт? Как готовиться?! Потому путешествия многому научают, в том числе и памяти смертной (улыбается).

Беседовала с отцом Поликарпом Александра Никифорова