Онлайн трансляция | 12 сентября
Название трансляции
- 12 сентября 2015 Название трансляции
- 12 сентября 2015 Название трансляции
- 12 сентября 2015 Название трансляции
- 12 сентября 2015 Название трансляции
- 12 сентября 2015 Название трансляции
- 12 сентября 2015 Название трансляции
- 12 сентября 2015 Название трансляции
- 12 сентября 2015 Название трансляции
Архив публикаций
«Я верил, верю и буду верить вечно!»
Именно такие слова произнес перед советскими судьями в 1952 году юный выпускник Киевской духовной семинарии — Михаил Семенович Литвиненко. Этот человек навсегда вошел в историю города Киева и в летопись Украинского Православия, сердцем которого являлась и является древняя Киево-Печерская Лавра — в жизни ее он так же оставил свой светлый след. Казалось бы, война завершилась, СССР победил, жизнь налаживается… Но некоторым и в этой обстановке мало было ада, они все искали уловления в свои сети добрых христиан, выдаваемых за «врагов народа» и «антисоветчиков». К сему «лику» был причислен и Михаил Семенович. Его арестовали и заключили в Киеве в тайной камере КГБ, где и судили. За то, как он ответил судье на вопрос о своей вере, ему хотели вынести смертный приговор, но по каким-то причинам сменили его ссылкой на север.
Там, в лагере, Михаил Семенович пребывал в страшных условиях: приходилось ему и в набитых льдом «кирзаках» преодолевать километры к бараку и тяжело работать. Несмотря на шок, скорбь и сильные перемены, этот человек смог организовать себя и людей вокруг. Он собрал хор из 80 заключенных, по памяти разучивал с ними песни и романсы, заслужив уважение лагерного начальства и тогдашних тюремщиков. Случалось, что он с коллективом пленных ездил на «гастроли» в другие лагеря для проведения актуальных праздничных мероприятий. Смерть Сталина принесла амнистии многим заключенным, не обошла она и будущего композитора. Со временем его отпустили, но, поскольку он стремился вернуться домой, не соглашаясь «поработать в лагере еще», документы ему выдали характера некой приманки для «ГэБистов», донимавших его своими слежками и допросами до самого развала Союза.
— Михаил Семенович, расскажите, пожалуйста, о своих семинарских
годах.
— В 1948 году я ушел из Политехнического института и поступил в Киевскую духовную семинарию, которую успешно окончил в 1952 году.
Семинария тогда находилась на территории нынешнего Михайловского монастыря. В 1949 году мы перешли в новое здание семинарии, находящееся под Андреевской церковью и перенесли в эту церковь мощи великомученицы Варвары, в чем я участвовал сам. Жили мы в общежитии рядом, по 12 человек. С первого года учебы я был регентом, семинарский хор состоял из 12 человек, а всего было нас 45 учащихся. Тогда пение у нас преподавал отец Василий Кичигин, бывший когда-то певцом в Оперном театре, со временем он стал епископом Хмельницким с именем Иларион… После него нас учил Василий Андреевич Татаров.
— Кто из Лаврских регентов вам был известен?
— Прежде всего архимандрит Феодосий. В каникулярное время ежегодно я старался быть в Лавре и петь в лаврском хоре. Тогда главным регентом был архимандрит Феодосий, он был единственным человеком, воплотившим в своей практике все стилевые особенности дореволюционного лаврского пения. Помогали отцу Феодосию епископ Нестор (бывший наместник Лавры) и игумен Нифонт (впоследствии — архимандрит). Однажды отец Феодосий пригласил меня в свою келию, которая изобиловала множеством нот и рукописей, усадил за пианино, поставил ноты и велел играть. Я справился с поставленной передо мной задачей, поскольку это было совсем не трудно для меня, и спел ему все, что он просил, так же и сольные партии из лаврского обихода. Довольный отец Феодосий сказал: « Приходи петь на службу!» Так я стал солировать на лаврских богослужениях. Тогда у нас каникулы были до сентября и на Успение я мог петь в Лавре… В этих хорах было очень теплое отношение ко мне.
— Какую оценку Вы можете дать лаврскому пению?
— Это обширная тема, но можно сказать так: нет другого пения, производившего бы более сильное воздействие на человеческую психику — нормальную, православную — чем лаврское пение! Ни Бах, ни Бетховен, ни прочие композиторы не могут так мощно влиять на состояние человека. Чем это вызвано? Нашей украинской ментальностью, которая была воплощена в музыкальных произведениях Киево-Печерской Лавры, сформированных еще в XVI– XVII веках. Вершину всего творческого лаврского потенциала можно усмотреть в ирмосе 9-й песни канона Успению Богородицы «Побеждаются естества уставы…» Тут вы найдете почти все. Так же все стихии природы и переживания человеческие вы услышите в Великой ектении Лаврской. Я до сих пор поражаюсь тем, неизвестным миру, творцам этих старинных произведений! Как же реально они смогли передать в музыке все переживания. Кроме этого можно оценить пласт «подобных» Лавры — это масштабное многообразное собрание произведений. Все это является достоянием нашего украинского народа, который он смог зафиксировать и сохранить на века.
— Как известно, вы прошли нелегкий жизненный путь — арест, заключение и ссылку. Какой была ваша жизнь после ссылки?
— Так сложилось, что после ссылки мне не давали нормально и постоянно работать регентом в храмах Божьих. В течение 14 лет я работал на разных должностях. Мне не давали жить и работать в одном месте долго. В 1961 году я работал в Смеле регентом Покровского храма, потом в Миргороде руководил самодеятельной хоровой капеллой Миргородского Дома Культуры. Я вынужден был там работать, там же мне дали и квартиру. В 1969 году был научным руководителем профессионального ансамбля «Веселка» в Полтаве. Я был номенклатурным работником Министерства. В 1971 году закончил Харьковский Государственный Институт Культуры и переехал в город Кременчуг, где руководил хоровой капеллой при заводе. В 1972–1973 годах меня пригласили руководить военным ансамблем «Песни и пляски» и до 1975 года я работал там. Следили за мной все время. Иду тротуаром по городу, останавливается «черный джип», выпрыгивают оттуда двое, садят меня и куда-то везут, допрашивают, но в итоге ни с чем и отпускают.
— А когда и как вы стали регентом во Владимирском соборе?
— Во время учебы в институте в 1971году я был отправлен на стажировку на месяц в Киев, в «Думку». Тогда там руководил Павел Иванович Моравский. В будние дни я был занят, а в субботу и воскресенье приходил во Владимирский собор помолиться. Там пели и мои семинарские собратья. Многие певцы собора меня знали, поскольку в семинарские годы, с 48-го по 52-й, я пел там на левом клиросе и руководил семинарским составом. Принимали меня как «своего». Однажды я там встретил знакомого мне викария Киевской епархии
епископа Варлаама. Он спросил меня: «Можешь ли ты возглавить хор у нас в соборе?» Я ответил, что по своей ментальности и убеждениям с радостью согласился бы, при том что оканчиваю музыкальное образование, и имею оконченное духовное. В 1975 году я получил телеграмму: «Вас вызывает митрополит Филарет для собеседования». Это было 22 июля — перед празднованием святого Владимира. Я приехал. Принял меня епископ Варлаам и сказал мне: «Иди, принимай хор». Я опешил: «Как? Я не готов ни внешне, ни внутренне». — «Владыка митрополит благословил». «Так он же меня не знает». — «Он о вас больше знает, чем вы знаете о себе …» — таинственно сказал мне епископ Варлаам. Тогда я догадался, из каких источников он знает. Раз знает, то сознательно выбрал меня. Я был шокирован, но тем не менее пошел на репетицию хора. Прежнего регента удалили от хора прямо на спевке и сразу пригласили в комнату меня. Я представился и попытался провести репетицию, задав тон на «Господи, воззвах» 4– го гласа. И видно стало, что сегодня спевка не пойдет, поэтому я назначил репетицию на четверг, через два дня. Итак, съездив домой, я приготовился к службе, вернулся в Киев, провел репетицию и приступил к возложенным на меня обязнностям. Мы провели первую всенощную.
— А каким был хор собора?
— Хор во Владимирском соборе тогда был весьма скудным. Это был конгломерат певцов — и 75–летние, и 25–летние. Недостигших 20 лет мне брать не позволяли, как и певцов из профессиональных коллективов. Приходилось трудно.
— Как странно: Филарет был сотрудником КГБ, влиятельным чиновником. Да и служил в соборе. Неужели ему безразлично было пение?
— Ему не безразлично было как раз, если поменял он регента, расчитывал, что я смогу исправить ситуацию. В то время (1976 год) ко мне пришла 20- летняя крановщица, которую я, при учете личного благословения Филарета, смог принять в хор. Тогда это был прогресс. Мне приходилось соединять певцов старых и молодежь. Регентовать было трудно после 15-летнего перерыва… Да и жил я еще в Кременчуге, до 1977 года.
— А как Вас содержали?
— Содержание было терпимым, главное, что меня меньше стали терзать «гэбисты». Когда же я переехал в Киев, они взялись за меня снова. По четвергам я должен был являться на некий «учет», где заставляли меня писать обязательства, что, дескать, буду «содействовать советской власти» и проч. Но я нашел выход, написав такую расписку: «В случае, если буду свидетелем какого-то антисоветского действия граждан, обязуюсь сообщить!» и таким образом «открестился» от них.
— А какой был репертуар произведений у тогдашнего хора?
— Репертуар был ограниченным, несмотря на то, что это был Владимирский собор. Это меня подтолкнуло на мысль включиться в композиторскую когорту и расширить репертуар, тем более, что меня уже был опыт написания музыки, композиторской деятельности: когда я работал в Миргородской хоровой капелле, то привел ее к званию «Народной», сочиняя для нее светские произведения. Одно из них — это музыка к «прологу» поэмы Тараса Шевченко «Кавказ», сильная по содержанию. Тогда я был на 3–м курсе института и исполнил это произведение со своим хором на экзамене — и до 5–го курса больше ничего не сдавал. Я также обрабатывал много песен народных, не оставлял и духовных произведений, которые были у меня в сердце и составляли предмет моего особого утешения, написал несколько произведений. В том числе для двух тогдашних солистов — тенора и баритона — я написал «Хвалите имя Господне» сольное, которое стало общеизвестным и исполняется сегодня даже за пределами Украины. Также и «Ис полла» одного Бортнянского было недостаточно. А Собор-то был кафедрой митрополита Киевского, сюда съезжались с Союза и из зарубежья представители мирового Православия, и нам нужно было показать, что мы «»живем и движемся, и есмы». Итак, я написал несколько произведений, которые и теперь небезуспешны. Например, «Честнейшую» мою исполняли и в Лондоне, и в Амстердаме; написал я и « Трисвятое», и «Херувимскую», которую поют в Псково-Печерском монастыре, некоторые произведения исполняются в Питере и в Москве. Особую благодарность мне выразил Санкт-Петербургский митрополит Владимир сказав, что не без слез совершает каждение, когда поют мое «Ис пола»,, порой просит повторить еще раз. Я счастлив, что трудился не зря.
— Опишите, пожалуйста, 1980-е годы и, особенно, празднование 1000-летия Крещения Руси.
— Я продолжал работать в соборе, потихоньку выравнивая в нем пение. А в 80-е годы мы готовились к 1000-летию Крещения Руси. Тут я почувствовал облегчение в работе. Мне дали право добрать певцов до 50–ти человек с тем, чтобы достойно представить епархию и всю тогда еще РПЦ на праздновании. Звучание хора приняло подобающий характер. Мы выступали в театре, записали пластинку, до сих пор существующую, службы шли торжественно, как никогда. Мне приходилось выступать и в Доме учителя, и в Органном зале, и в Жовтневом Палаце. Везде мы имели успех. С хором Владимирского собора мне довелось быть в Финляндии, где мы выступали в нескольких костелах и участвовали в православном богослужении, пели в театре. Там мы тоже имели успех. Министр культуры Финляндии сказал, что такого хора ему слышать еще не приходилось. А пели-то мы там и лаврские произведения!
— Михаил Семенович, Вы были свидетелем открытия Лавры в 1988 году. Как это происходило?
— К этому времени все было подготовлено к открытию Лавры. Я прямого участия, из-за работы в соборе, там не принимал, но как мог помогал, и, как все верующие, радовался этому событию! Благодаря вмешательству ЮНЕСКО мы получили свободу. В 1989 году меня пригласили преподавать пение во вновь открытую Киевскую духовную семинарию.
— Расскажите нам о знакомстве с современными лаврскими регентами, которые как раз в то время участвовали в возрождении монастыря.
— Тогда это были юные прихожане собора. Отца Романа (Подлубняка) я приглашал на хор, он приходил со стеснением, но очень радовался такой возможности и был заинтересован в нашем пении. Я тоже был рад, что могу транспонировать свои качества на юные души. Отца Поликарпа тогда я знал мало. Он был пономарем, приходил на хоры, хотя не пел. Но именно он сегодня является продолжателем той старинной лаврской традиции пения, которую я слышал в 1950-е. Стремление отца Поликарпа передать древнюю традицию пения не безуспешно, т. к. характер исполнения произведений соблюдается им с той же торжественностью, которая заложена в произведениях Лавры.
— А как было в 1990-е годы? Как Вы ушли от Филарета?
— После известного Московского Собора архипастырей, где Филарету предложили оставить Киев и занять любую епархию, сохраняя свой образ жизни (и … Евгению Петровну), конечно, изменений в преференциях он не сделал… Я был вхож в его дом и знал его жизнь. Я предложил ему в свое время вот что: «Владыко, — говорю, — ведь мы уже самостоятельная и независимая Украина, мы — Украинская Православная Церковь, так давайте один раз в месяц одну раннюю Литургию споем на украинском языке, ведь это не запрещено канонами Церкви! Тем более у меня есть несколько вариантов украинских Литургий — и Стеценко, и Кошица, и Леонтовича. Выберем приемлемый для нас текст и отслужим раннюю Литургию. Таким образом, удовлетворим желание некоторых слоев нашего общества — ведь живы были слушавшие еще в свое время Литургию на украинском». На это Филарет ответил: « Не будет этого!»
Я был обескуражен и спросил его: «Почему, Владыко?» «А потому, что не придут и эти…» — был мне ответ. А между прочим, Евгения Петровна говаривала: «Я ненавижу этого украинского языка!» Филарет ни одного слова на украинском не употреблял до раскола. Принципиально не употреблял украинских слов. Как-то я зашел в алтарь на благословение. Еще не дошел , а он уже на весь алтарь одиозным тембром с ненавистью спросил : «Так что?! Может и вы за этот «рух»?» На что я ответил: «Посмотрим, как он себя проявит». Я это рассказал с тем, чтобы стала понятнее его неадекватная и нелогическая метаморфоза, которую он сейчас проявляет — дескать, вот он какой украинец!
Это все искусственно было и искусственно есть теперь. После Пасхи в 1992 году Денисенко был отвергнут в Москве. Однажды, по обычаю, на шестопсалмии я спустился к нему на благословение. А он, не подпуская меня, грозно спросил: «Так что, может Вы тоже против меня с «этими»?» — «Так вы же сами заявили на Соборе, что оставите престол», — отвечаю.«Так вот! Передайте и запомните, что этого не произойдет!» Тогда я понял, что он не исправится и не изменится. Так я и не взял у него благословения, а, развернувшись, ушел. Трудно было вот так, проработав с человеком 17 лет, принять такие обстоятельства. После Вознесения, когда решением Харьковского Собора на Киевский Престол избрали Митрополита Владимира (Сабодана), я, не предупреждая хор, взял сольное многолетие на Литургии и спел «Блаженнейшего Владимира» (вместо Филарета). Я объявил хору, что ухожу и желающих приглашаю с собой. На хоры тогда же поднялся протоиерей Борис (Табачик), настоятель. Он ругал меня, пугал, говоря, что я «на коленях приползу еще сюда», а потом уговаривал, деньги сулил. На это я сказал: «Вы хоть гору золота предложите, я никогда сюда не приду». Таким образом, я, не прощавшись, распрощался с Филаретом. Ушло со мной человек двадцать хористов. Блаженнейший Владыка Владимир нас принял в «Афганскую» церковь, где мы пели год, было весьма трудно, держались мы чудом, платили нам мизерное жалование. Потом мы пели на левом клиросе в Крестовоздвиженском храме Лавры. Со временем мы стали служить в Трапезном храме, там я оставался до 2000 года, когда открыли Успенский собор. Вскоре Успенский закрыли и снова мы перешли в Трапезный. В 2008 году , когда мне уже было 82 года, я ушел по состоянию здоровья на отдых, по принципу музыкантов: «лучше на год раньше уйти, чем на день позже». Я попросил Блаженнейшего об уходе. То есть теперь я уже экс-регент.
Вот такие события поведал нам заслуженный маэстро, ныне почетный регент и всегда желанный гость для лаврских певчих. Есть такой духовный старинный украинский кант: «Радуйся, Марiє, дiвам Царице…» Кошица, так вот там Богородица именуется как «Звезда утренняя». И, глядя на жизнь и творчество Михаила Семеновича, невольно возникает желание назвать его, послушника Божией Матери, «утренней звездочкой», ведь многих он зажег светом веры и красотой своих музыкальных произведений. Дай Бог милости нашему собеседнику, празднующему сегодня день своего Ангела – память Архангела Михаила! Мы же последуем примеру его любви к Богу и Церкви.
Интервью подготовил Сергей Епик,
студент II курса Киевской духовной академии
Редакция сайта www.lavra.ua
Еженедельная рассылка только важных обновлений
Новости, расписание, новое в разделах сайта
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: